Заметить свое деструктивное влияние на отношения и собственный мудизм (использование, обесценивание, принуждение, шантаж, насилие - эмоциональное, физическое и сексуальное, сюда же фальшивые извинения в стиле “да, но”) бывает пожизненно невозможной задачей. Холимая и лелеемая обида на мир, окружающих, близких и далеких отображается на лице, видна в жестах, взгляде, слышна в тональности голоса.
Хрупкий нарциссизм в картонной коробке с надписью Fragile, держащийся за идеал-Я настолько цепко, что невозможно допустить никакое глубокое переживание вины. Вина может обнаружить сильную боль (свою и другого) и глубокое сожаление, а иногда о горевание о потерянных (невозможных, несозданных) глубоких отношениях с другими, ощущение внутренней пустоты и одиночества.
Поэтому агрессор, насильник, “нарцисс”, манипулятор - это всегда кто-то другой. Не я.
Вижу периодически разнообразные “20 способов понять, что ваш партнер- абьюзер”. Или же “10 признаков токсичных родителей”. Можно проставить галочки по большинству пунктов и наслаждаться оправданной обидой (примечание - текст отнюдь не выгул белого пальто: я, между прочим, тоже так делала - и в этом много специфического мазохистического удовольствия).
Типичный массово приемлемый портрет насильника - злобный агрессивный маргинальный мужик, бьющий жену и/или детей, часто химически зависимый; место обитания - депрессивные спальные районы, насилие как маркер ежедневных общественных отношений в подворотнях.
Распознать себя-агрессора в милой, нежной, интеллигентной хрупкой девушке, романтичном худосочном юноше, добропорядочной жене-матери семейства, успешном мужчине - главе компании, задача явно посложнее.
Расщепление “мы-они”, “черное-белое”, “плохие-хорошие” может сработать адаптивно на стадии распознавания ущерба. В самом начале осознавания себя как личности и своих способов взаимодействия с другими. Это вопросы и ответы - что “они” делали/делают со мной, и с какими последствиями этих действий (бездействий) я сталкиваюсь.
По мере приращивания субъектности неизбежно открывается неприятный вопрос “а что делаю я?”. Вопрос этот может поднять много тяжелых пластов ужаса, вины, стыда, тревоги, раскаяния, сожаления и грусти.
Замечать свой контроль, высокомерие, обесценивание, эмоциональное вымогательство, аффект, принуждение, ограничение, отвержение, насилие. Где я в эти моменты? Что со мной? Плохо мне, тревожно, отчаянно, невыносимо? А что с другим? Как ему/ей? В каких мы отношениях? Зависит ли он/а от меня так же, как и я от него? Может ли он/а уйти? Чем мы связаны?
Для этого придется признать свою власть (относительную - в партнерских отношениях, где она конструируется из привязанности, влечения и значимости; и абсолютную - в детско-родительских, в которых ребенок зависим базово биологически, психически и социально). Следом за признанием власти - признание ответственности. Я в этих отношениях участвую и формирую их частично (с партнером) или полностью (с ребенком).
(Я намеренно не рассматриваю более широкие круги взаимодействий - с друзьями, родственниками, коллегами, обществом в целом - поскольку в них обычно больше свободы и меньше триггеров. Хотя принципы те же).
После признания ответственности следует стадия репарации. То есть готовности признать причиненный ущерб без конструкции “да, но” (“да, я вижу и чувствую ту боль, которую причинил/а тебе, и мне очень жаль”). И действовать восстанавливающе - символически (в виде извинения) либо реально (в виде той или иной компенсации).
Репарация возможна при прямом обращении меня к материалу причиненного мною ущерба другому. Это требует способности иметь дело с переживаниями собственной реальной вины и стыда. Если я могу прожить эти чувства полноценно, я буду способна увидеть другого и его/ее боль. Большое количество отношений разрушается в точке, где иметь дело с этими чувствами совершенно невозможно, льда настолько много, что об этот огромный айсберг ломается все.
Когда я научилась искренне говорить “прости”, я поняла, что связь между людьми настолько крепкая в своей основе, что может восстанавливаться как новые побеги на сломанном дереве. Я очень горюю по отношениям с теми близкими, для кого взаимное признание боли так и осталось недоступным
